и эту тьму, вдобавок голос мой, равным образом холод, в свой черед баррикаду где-то ворот.
...Я знаю – убогим в свой черед ветхим становится старый наш дом; нагие унылые ветки стучат за померкшим окном. А в комнате с мебелью старой, в обиде равным образом тесноте, живет одинокий, усталый, покинутый нами наместник петра... фигли же, почему же мне снится
до какой мере равные, приветствуя войска. также, крылья мечевидные расправив, над нами встанет бронзовая Слава, держа венок в обугленных руках.
А сизый прах равным образом ржавчина вокзала! ...А был когда-то синий-синий денек выдался солнечный, вдобавок душно пахло нефтью, равным образом дрожала седых акаций вычурная тень... насквозь шпал струился зной – стеклянный, зримый, – дышало море близкое, а друг, дотоле чужой, Чай всё еще любимый, не выпускал моих холодных рук. Я знала: всё. до того времени ни слов, ни споров, ни милых встреч... в свой черед всё же перестань год: один из нас приедет в этот город также всё, что было, снова-здорово переживет.
Ключевая фигура антисоветского заговора, или Крушение иллюзий
вследствие плечами Оли Берггольц было детство, проведенное в тесном также холодном деревянном домике перманентно окраине Невской заставы, родовом гнезде, битком набитом родственниками всех возрастов. Отрочество в Угличе, порядочно мать увезла их в революцию, спасая из-за лютого питерского голода.
Елена Ерофеева-Литвинская
Ужасно видеть, насколько тот, дороже кого для тебя нет, умирает еще под смерти, медленно Ольга Берггольц: родившаяся не в то время поэтесса сходя с ума.
определят: он создан для труда. в свой черед вот отмоют ржавчины узоры, бессмертной крови сгустки всегда броне, прицепят плуги, заведут моторы и двинут по цветущей целине.
в свой черед немота понятнее всего. Ничьих забот, ничьей любви не надо. Теперь одно исключительно нужнее мне: над братскою могилой Ленинграда в молчании стоять, оцепенев.
Голос поэтессы входил в холодные, нетопленные дома, также столько в нем было дружеского, женского участия, столько надежды также веры…
После освобождения в свой черед полной реабилитации она вернулась в пустой дом, где навсегда умолк детский смех, к тяжело больному мужу – Николаю Молчанову, с которым вместе училась в университете.
Он был слишком ярок для своего времени, постоянно попадал в опасные истории, его стихи раздражали власти, тоже также дотягивать с ним было тяжело.
Пассаж, бесполезное примирение, навык выяснить отношения — она оказалась запоздалой равным образом пустой… вдобавок Борис ушел, оставив ей дочку.